Драббл

[darkingdom]

*зажмурился и перекрестился со страху*
Вот, рискную влезть с драббликом. Чувствую, что скоро завяжу с этим фэндомом, хочу поделиться тем, что сделано...
Каким бы оно ни было...(


Автор осознает, что он галимый баянист, это раз. Автор понимает, что лавры Набокова не дают ему спокойно спать, это два. Автор знает про себя, что здорово подскатал из "Ночного портье", это три. Автор кается, что попльзовал образ плохого садиста Кунсайта, это четыре. Автор в шоке от того, как долго он только что набивал себе цену, это пять.
R и педофилия, гет.

ЗЫ: стихи у автора на букву "х" отнюдь не потому, что "хокку"...

Заказ Гематита:
„СейлорВенера в бытность свою СейлорВи в Лондоне + юма/ы и/или Лорд, можешь Артемиса присобачить, при сильном желании; снег, щётка, усы, крылья, стекло.”


- Ты пришел?
- Я пришел.
Минако медленно, ужасно медленно, словно во сне, стряхивает снег с его черного пальто. Снежинки плавятся под ее пальцами, ладони становятся мокрыми. Она растерянно смотрит на свои покрасневшие, влажные руки, берет с комода платяную щетку и размеренным, механическим движением начинает чистить его рукава, размазывая талую воду по дорогой ткани.
- Перестань, - холодно, спокойно, повелительно.
Мужчина разжимает ее пальцы, отбирает злополучную щетку и кладет на место.
- Иди в гостиную.
Минако послушно отворачивается и следует в комнату. Щеки горят и подкашиваются ноги; она слышит, словно сквозь вату, как в тесной передней ее поздний гость снимает пальто и тихо чертыхается, едва не свалив на пол шаткую вешалку. Девушка садится на диван, держа спину неестественно прямо; складывает руки на коленях. Замечает, как нервно подрагивают пальцы, и сжимает кулаки: не хватало, чтобы он заметил.
Он появляется в дверном проеме: высокая, широкоплечая фигура, упрятанная в темно-серый твид. Необъяснимое, безотчетное обожание, желание прикоснуться, дотронуться охватывает Минако; она отводит взгляд, предпочитая разглядывать узор ковра: она не понимает природы своих чувств и страшиться выдать себя. Ее слепит сияние его белых-белых-белых волос…
- Боишься, маленькая?
- Я не маленькая, - едва слышный голос. Что-то с горлом, наверное… что-то, совсем не связанное с…
- Вот как.
Мужчина в два шага оказывается рядом – Минако вжимается в диван, но гость, до боли стиснув запястья, рывком поднимает ее на ноги. Локти девушки прижаты друг к другу, выставлены воинственно перед собой – худые, острые – последней защитой от его силы, его тупого, непреодолимого напора.
- Маленькая, у тебя выбора нет, - он сгребает ее в охапку, сминая хрупкое тело, не обращая никакого внимания на ее попытки вырваться. Теперь она вся – его; и никуда, совсем никуда ей не деться…
- Ты ничто. Не сможешь убежать. Не сможешь взбунтоваться. Не сможешь убить меня, - шепот губы в губы: до дрожи, близко, слишком близко, страшно и… сладко. Сладко…
- Убить?.. - эхом повторяет Минако.
Вздох. Мужчина отстраняется немного – Минако тянется за ним всем телом – и долго смотрит ей в лицо.
- Совсем не та. Та была гордая, своевольная, жестокая Богиня. А ты…
- Маленькая, - не понимая, что говорит, продолжает девушка.
- Точно, - в голосе – хищная, злая радость.
Он резко наклоняется – точно ядовитая змея молниеносно бросается на жертву – и кусает ее за пухлую нижнюю губу. Минако дергается и мычит, но освободится невозможно: становится только больнее. Кровь наполняет ее рот; такой странный поцелуй – так ненормально и так хорошо…
- Соленая, - удовлетворенно констатирует он, чуть отстраняясь.
- Сладкая, - возражает девушка.
Он тихо смеется, проводит языком по ее прокушенной губе, вылизывает лицо… И держит ее теперь так бережно… Минако дрожит от стыда, ей страшно; но самое странное – этот густой, со вспышками радужных пятен, туман перед глазами и пульсирующая в висках, в венах, разносящаяся по капиллярам мысль: еще. Еще. Еще.
Мужчина с силой толкает ее в груди, и она падает на диван – распростертая, открытая, беззащитная.
Минако смотрит в его прозрачно-голубые глаза, но они беспощадны: прочитать в них нельзя ничего, совсем ничего: ни нежности, ни жалости.
Он нависает над девушкой, накрывая ее своей тенью:
- Ты моя, маленькая. Пока я хочу. Так и запомни.


…Сколько дней длится его зимнее безумие?.. Вся эта слякотная лондонская зима наполнена ею: ее тихими, счастливыми вздохами и ее слезами; ее щебетом, когда он позволяет ей говорить, и ее синяками и кровоподтеками, когда он хочет, чтоб она молчала. В воздухе – детский, молочный запах ее кожи; ветер дует только для того, чтобы играть с ее светлыми волосами. Светлая девочка… Единственное, чего ему хочется – привнести в ее жизнь как можно больше грязи, чтоб она забыла, где боль, а где счастье и не отличала сумерек от утра.
Отомстить ей, пока она беспомощна, отомстить за ту, другую.
Да только, проклятье всем богам, девочка оказалась вовсе не так слаба: он не ожидал, что так может привязать его к себе эта маленькая несуразная игрушка, эта простецкая куколка, бабочка-однодневка…
Маленькая…
…Он гуляет с ней каждый день, заставляет ее часами мерзнуть в парках, бродить по побережью Темзы, вбирая кожей холодные, пронизывающие бризы. Ему нравится румянец, проступающий на ее щеках, он любит касаться ее обветрившейся, шелушащейся кожи. Это кажется ему удивительно правильным: она змея, гадюка с нежной шкуркой, так пусть не стыдится сбрасывать чешую.
Его не волнует моральная сторона этой связи. Да и с чего бы?.. Что толку волноваться, что он обманул, заколдовал, поработил ее, сковал ее волю?.. С чего ему переживать от того, что сейчас ей только 13?.. Он знает, сколько на самом деле лет маленькой Богине…
Маленькая…
Сука.
…Он кутает ее в свое клетчатое кашне и отогревает в кафе, позволяет портить прекрасный чай сахаром и смотрит, как она прижимается лбом к холодному стеклу, наблюдая за прохожими на улице. Он не мешает ей, вспоминая задумчивый взгляд той, другой, устремленный на него, и в сердце закипает злость. И когда нет уже сил терпеть, от хватает ее за руки, и тащит домой, в квартиру, которую снимают для нее не в меру беспечные родители, и унижает ее, и насилует, и разрывает на части.
И ему становится легче.
Но какое же это насилие, если она стонет от желания, и засыпает, счастливая, у него на груди, и терпит все, и каждый синяк воспринимает, как дивный цветок, что он ей дарит?..
Маленькая… Слишком маленькая. Слишком легко покорить.
Слишком легко поддаться.
Пора сворачивать эту игру: все зашло непозволительно далеко. В конце концов, ему есть куда и к кому вернуться, и он хочет этого – рыжей тяжести волос в ладонях и болотной зелени глаз, - но не сейчас, не сейчас. Он должен попробовать еще, он должен причинить ей хоть какое-нибудь зло, раз физическую боль его Лолита так полюбила.
Он должен освободится от чар Богини.

Минако ждет его, сидя на лавочке в сквере. Моросит мелкий, паршивый дождик, но девушка не спешит раскрывать зонт: ей хорошо с дождем, она любит его робкие поцелуи.
Он опаздывает, что случается не так уж часто, но Минако и не думает волноваться: надо быть совсем дурой, чтобы волноваться за него.
Девушка поправляет берет и от нечего делать осматривается по сторонам: голые деревья, траурно-черные ветви, блестящая влажно брусчатка. Совсем никаких прохожих, словно город вымер. Тоскливо и скучно.
Минако чувствует мягкое, невесомое прикосновение к голени. Она удивленно опускает глаза: рядом с лавкой, совсем близко, стоит большой, очень красивый снежно-белый котяра. Его усы щекочут ногу Минако сквозь чулки.
Она осторожно протягивает руку:
- Иди ко мне, нэ?..
Кот запрыгивает ей на колени, сворачивается клубком, зажмуривается и начинает громко утробно урчать. Девушка растерянно гладит пушистое чудо по спине:
- И что же мне с тобой делать?.. Хочешь, будем жить вместе?..
Кот приоткрывает один глаз и, кажется как-то по-своему, по-кошачьи, хитро улыбается.
- Ну, как скажешь…
… Он не приходит через час. Продрогшая Минако поднимается со скамьи, неся на руках задремавшего кота, и идет домой. Что ж, такого не бывало раньше, но мало ли, какое еще наказание неизвестно за что придумал ее господин и повелитель?..
Интересно, что он скажет про кота?.. Если не позволит, придется как-то иначе устраивать судьбу зверька: она всецело – его, своего хозяина, и должна подчиняться его желаниям.



…Бедная, бедная девочка, думает Артемис, глядя на рыдающую, скорчившуюся в кресле белокурую фигурку. Как ей не повезло, что Кунсайт нашел ее раньше… Теперь Артемис уже не знает, как помочь, как облегчить ее страдания… да и как ему вообще с ней сейчас заговорить?..
Артемис наступает лапой на валяющийся около кресла лист рисовой бумаги и читает еще раз то, что уже успел пробежать глазами до того, как Минако уронила и письмо, и самого кота на пол.
«Маленькая! Ты помнишь, что ты моя, пока я хочу. Так вот: я не хочу больше.
Ты знаешь, как прощались в твоей стране в древние времена?.. Очень красиво, маленькая: стихами.
Крылья твои, моя нежная птица,
Я оставляю тебе
У изголовья.
P.S. Я надеюсь, в твоих крыльях нет теперь ни одного перышка, ни единой целой косточки. К.»
Проклятый демон… А еще он оставил ей на прощанье боевую юму, которая напала сразу, как только Минако прочитала письмо: Артемис до сих пор не понимает, каким чудом девочка выжила. Это было невероятно, но как только в нее полетела первая атака, на лбу Минако проступил знак Венеры, она, как лунатик, неосознанно подняла руки и ответила на нападение потоком чистой энергии… От демонессы не осталось практически ничего.
А теперь вот она доплелась до кресла и плачет, и как к ней подойти, как вообще объяснить, что ты – говорящий кот, а она – Сейлор-воин… неизвестно. Ну какая же все-таки Кунсайт скотина: не простил ее, решил отомстить – жестоко, унизительно; захотел поймать, поиграть – и убить…
- Артемис, - неожиданно глухо говорит Минако. Кот смотрит на нее круглыми от шока глазами: как она может знать его имя?..
- Артемис, я вспомнила… Ты знал, что так бывает?.. Что от такого потрясения можно пробудится и вспомнить?.. Артемис, иди сюда, мне плохо, поговори со мной, Артемис, - она начинает раскачиваться и стонать. Кот подходит ближе, не решаясь, однако, прыгнуть Минако на руки.
- Артемис, он все рассчитал, понимаешь?.. Он не хотел меня убивать, он хотел выпачкать меня, растоптать… у него получилось… откуда он мог знать, что я все вспомню?.. Ненавижу… За что?.. Он же сам, сам бросил меня тогда ради ЭТОГО… чего он еще хочет?..
Артемис мягкоо прикасается мордой к ее безвольно свисающей с кресла руке:
- Не надо, Мина…
- Я не Мина, - детский голос звучит резко и зло. Она отталкивает кота и выпрямляется в кресле. – Я не маленькая. Я старая, гордая Богиня.
Девушка с усилием встает и идет в прихожую. Артемис следует за ней.
Минако долго, пристально всматривается в свое отражение: заплаканная, растрепанная девочка в синем зимнем платье с тяжелым, яростным взглядом.
- Я не маленькая. Если надо, я буду притворятся девчонкой, дурочкой, идиоткой малолетней. Но я не маленькая, Артемис, слышишь?.. Я Богиня. И я убью его.